Человек как существо, умеющее говорить, очень трепетно относится к словам. Все революции происходят из-за правильных слов, сказанных в нужный момент. Потом приходит время пропаганды, которая также является словами, появляющихся в нужное время и в нужных местах. Слов нужно не так много, если они правильно нацелены на точки уязвимости массового сознания. Тем более ученые фиксируют, что после периода роста интеллекта населения Земли последние десятилетия происходит его падение.
Слова могут вести к миру, а могут – к войне. Все войны начинаются из-за слов. И поступков, которые интерпретируются и реинтерпретируются словами. Иногда словами можно даже обидеть намного сильнее, чем поступком. Человек – это словесное существо. Известно ведь, что “доброе слово и кошке приятно…”. И наоборот…
Пока решающая часть населения постсоветских стран все же родом из СССР. И ее ключевые поведенческие аксиомы именно оттуда. С этим связано и обострение внутренней и внешней политической борьбы, опирающейся на привязку прошлой картины мира к современной. И то, что люди проговаривают в эфирах, может не соответствовать тому, что они думают. А думают они еще советскими аксиомами. И это вовсе не значит, что те аксиомы плохие, просто они другие.
Каждое время искусственно форсированного перехода между соцсистемами – трудный период. Даже улицы меняются внешне, а физическому пространству, понятно, тяжелее даются перемены, чем пространству информационному. Улицы и площади меняют свои названия, на них возникают даже новые памятники… Но памятник мертв, за него говорят другие.
Когда памятники заговорят, их будет трудно остановить. Советский Союз в свое время был такой цитатной страной, где все должны были цитировать не только мертвых, но и живых классиков, а также клеймить таких же классиков врагов. Своих надо хвалить,а чужих ругать. Брежнев как-то сказал своим спичрайтерам, что они там что-то пишут, но когда это скажет “он”, все будут цитировать…
Идеи памятников трудно поддаются воплощению в реальность, поскольку реальность стала другой. Но слова памятников начинаются тиражироваться пропагандой. Она легко перестраивается, переходя от старых слов к новым, кидая их в массы все более интенсивно. Из-за бесконечного повторения их этих слова постепенно выхолащивается смысл.
В период перемен именно новые памятники перехватывают штурвал управления страной. Их все начинают цитировать, пытаясь встроить в современность. Разгораются жаркие споры, где особенно достается чужим памятникам.
В свое время один большой скульптор призывал не выкидывать памятники, а сразу делать их с откручивающимися головами. Выпал человек из истории, вкрутили новую голову в старый памятник – экономия на постоянной основе.
Точно так происходит и с местом, когда новые памятники ставят на место старых. Щорс в Киеве занял место графа Бобринского. В день открытия памятника Александру II застрелили Столыпина. Уже в советское время на месте скинутого памятника Александру II появилась статуя Сталина. Какой-то круговорот памятников в природе, поскольку памятники столь же неоднозначны, как и люди. И жизнь памятника так же опасна, как и жизнь человека. На его место ведет охоту новый памятник. Хорошее место пустым быть не может. Улица Крещатик в Киеве, наверное, была единственной, на которой стояло сразу три памятника одному человеку – Ленину. Два на свежем воздухе и один в музее…
Памятник – это материализация виртуальности, а виртуальность не может меняться часто. Война – это и война памятников, когда за солдатами враждующих сторон стоят разные памятники. Сегодня Россия и Украина разделены и памятниками тоже, а раньше памятники были едиными по всему Советскому Союзу. Некоторые страны сохраняют старые памятники. К примеру, в Хельсинки стоит пара памятников российским императорам. В сегодняшней Америке прошла волна сбрасывания памятников, отразившая смену менталитета.
Правда, точно так меняются и писатели. Прошлые называются пропагандистскими, а на их место приходят новые, или старые, которые были запрещены до этого. В советское время любили переводить умерших писателей, поскольку они не выступали с заявлениями по поводу современности и не могли написать нечто такое, что потребовало бы их запрета. А издательство должно было мучиться, чтобы снимать подготовленную книгу из плана.
Слова ведут борьбу с мозгами, заставляя их перестраиваться. Опасны и слова из прошлого, и слова из будущего, когда они противоречат настоящему. На постсоветском пространстве, как и в советском настоящее формирует прошлое. Власть любит прямую линию истории, демонстрирующую правильность своего правления, идущую из прошлых веков.
Поэтому “не те” авторы, как и отклоняющиеся события для нее неинтересны, а то и опасны. Литературу, конечно, спасает то, что там по страницам книг ходят герои, а не настоящие люди. С политиками не так: и в прошлом, и в настоящем за ними должна следить”полиция мысли”. Даже шаманы опасны, поскольку хотят прогонять кого-то с насиженного места.
Мы живем в мире, где физическое, информационное и виртуальное пространства оказались тесно переплетенными. Государство хочет достичь системности и гармонии между ними, при которой разнородные голоса в прошлом, настоящем и будущем должны превратиться в хор.
Религии и идеологии несут с собой не только разные слова, но и разные памятники. Но и те, и другие были сакральными и не могли часто изменяться. Памятники, связанные с религиями, более долговечны чем, пришедшие с идеологиями. Прошлые советские поколения хорошо помнят бородатую скульптуру Карла Маркса. Советские идеологические памятники встречали человека в рождении и в смерти, а журналистов называли, полушутя, советскими попами.
Мы не люди слова, удерживаемого в неизменности. Мы люди переменчивого слова. Трансформируя слова, мы изменяем мысли, за которыми должно следовать новое поведение. Но человек как консервативное существо хранит в памяти эти старые слова и мысли, даже когда власти они неприятны. И эти слова в головах могут жить даже дольше памятников, поскольку памятники можно убрать с площади, а слова из голов – нет.
Политическая значимость памятника сильнее его эстетичности. Памятник Родине-матери в Киеве высотой 102 м, который открывал Л. Брежнев, решили оставить, а не сносить, реинтерпретировав его в новых реалиях.
Когда на телеэкран приходят “старые песни о главном”, это значит в старом остался идеал, который хотя возродить. А в современности обнаружить идеал не так легко. Современность всегда вызывает вопросы. И чем она “новее”, тем вопросов больше…
Власть всегда сильнее по своему воздействию, поскольку за ней не только максимально тиражируемые слова, но и памятники, которые не бывает у оппозиции…
